Детская психотерапия онлайн: быть или не быть?

— А можно записать ребенка на консультацию... в Skype?

Новые технологии, всемирная пандемия, недостаток времени на дорогу и ряд других причин перенесли нас в эпоху Skype и Zoom. Психологическая консультация и психотерапия не стали исключением. Это новая возможность, которую большинство из нас уже начали осваивать.

Общение меняет свою форму. Но функция его остается неизменной. Только в общении благодаря языку человек выбирает путь своего становления. Но когда речь идет о работе с детьми онлайн, здесь возникает ряд вопросов, которые следует раскрыть. Давайте попробуем разобраться на конкретных примерах:

• почему работа с ребенком в скайпе возможна только номинально, а результатов от такой терапии будет (если будут) очень мало, или же эти результаты будут носить кратковременный характер;
• что надо учитывать, чтобы психотерапевтическая работа не превратилась в «уроки рисования» и «задушевных бесед», которые не могут решить актуальные вопросы.

Реальное присутствие специалиста уже имеет определенный терапевтический эффект. Это замечают и взрослые клиенты, которые попадают в кабинет психотерапевта.

Почему же психотерапия для детей имеет мизерные шансы, когда производится с помощью Skype или Zoom? Статья написана и для родителей, и для специалистов, и призвана разобраться на конкретных примерах.

У него ужасное поведение!

На сеанс записывают мальчика пяти лет с проблемой неуправляемого поведения. Живет ребенок не с родителями, а с родственниками. По их словам он:

• не понимает слова «нет»
• нарушает все правила
• ломает предметы
• отличается произволом.

На сеансе я ожидаю маленького демона, а взамен приходит невероятно любознательный и умный малыш. У него много энергии, ему все интересно, он живой, у него прекрасно развиты воображение и игра. Уровень агрессии мне понятен в силу жизненных обстоятельств, в которые попал ребенок. Маму видит редко, папу — еще реже. Семейная история похожа на драму с элементами детектива...

Но на сессиях он строит дороги и города, где все регулируется в соответствии с знаками и правилами. Он злится, когда я говорю «потом» на какую-то его прихоть, но не исключается из процесса. Слушает и слышит.

Мы продолжаем говорить, и он понимает, что я тоже живая, и у меня есть свои пожелания, которые могут совпадать или противоречить его собственным. Он представляет свое тело как роботизированный механизм, и я делаю удивленное лицо. Он смотрит на мою позу тела, на мои глаза, брови. Он реагирует на взгляд. На бумаге он начинает рисовать что-то более похожее на человечка, чем на машину. О правилах рассказывает уже не как о системе, а о том, что у него получается, а что нет, за что на него злятся родственники, какие ситуации он переживает в саду...

Привлекает меня в свою игру, и это уже становится нашим общим процессом, в котором нам обоим интересно и у каждого есть своя роль. После игры все кладет на место, убирает. Особенно интересные игрушки просит взять домой и принести в следующий раз, что и выполняет...

Теперь представим, что работа ведется из квартиры ребенка, где уже есть:

• привычное состояние вещей,
• эмоциональное неприятие ребенка,
• правила, которые легко нарушаются и за которые никто не несет ответственность.

А еще кто-то, кто каждую минуту заглядывает в комнату для проверки, действительно ли он занимается «консультацией» или делает «свое дело».

Такая работа не имеет шансов. Она не несет в себе ничего, кроме дополнительного раздражения. Здесь нет совместного взаимодействия, эмоциональной окраски, границ. Ничего, кроме пустой риторики, которой «специалист» отрабатывает свои деньги за сессию.

Работа с тревожными состояниями у ребенка

Девочка, пять лет, постоянно хочет оставаться с мамой. На контакт идет аккуратно и постепенно. Спит плохо, ест плохо. Астенична. Некоторое время привыкает к кабинету, ко мне.

Я наблюдаю не менее тревожную маму, и понимаю, что проводить контейнование, о котором пишут такие психоаналитики как Мелани Кляйн и Уилфред Бион, невозможно. Предложение обратиться к специалисту самой маме здесь очевидно, но сценарий довольно прозаический: помогите ребенку. Из-за такого состояния у нее нарушено взаимодействие со сверстниками, низкий познавательный интерес и недоверие ко всему миру в целом.

Поэтому психотерапевт, понимая ситуацию в целом, сам выполняет роль контейнера. И это чувствуется только в его присутствии. Когда ребенок все спокойнее и активнее вступает во взаимодействие, начинает предлагать свои игры, не боится испачкать красками вещи и руки, уверенно проявляет себя в более взвешенных актах. Эмоции становятся такими, что их можно увидеть и отреагировать на них и телом, и словом.

Опять представим режим экрана и такую работу через него. Наши шансы — нулевые. Ведь тело психотерапевта, кроме «контейнера», здесь как зеркало, в котором девочка себя видит, и более смело делает каждый следующий шаг, чувствуя опору возле себя. Насколько гаджет может выполнить эту функцию? Так же, как и научить кататься на велосипеде, — приходит мне в голову.

Работа с истерическими проявлениями

Предлагаю рассмотреть еще один популярный запрос, который некоторые родители предпочитают разобрать в онлайн-формате. Речь идет о детских истериках.

Какой характер имеют истерики и как формируется истерия — вопрос глубокий, который всегда предполагает работу всей семьи. В практике я имею детей, которые:

• не умеют переживать отказ и имеют бесконечное «я хочу»;
• впадают в состояние истерики, когда «рассыпаются» из-за двойных посланий матери;
• не умеют проигрывать;
• детей, чье такое поведение подбадривают сами родители, считая его «путевкой» в «зубастый» мир;
• имеют проблемы с употреблением пищи, что также в определенных случаях можно классифицировать как истерические стратегии...

Первое, с чем сталкивается специалист в подобных ситуациях, — это сопротивление, являющееся классикой, описанной З. Фрейдом после работы с его многочисленными пациентами. Побороть сопротивление для ребенка возможно исключительно при наличии «живого» терапевта, а не того, который вещает с экрана монитора.

Если же истерика случается в кабинете у специалиста — это новый опыт переживания акта истерики и шанс сконструировать другое отношение к ней, когда любящие мама (папа, бабушка...) не бросаются спасать или же наоборот — не берут в руки ремень.

Тело клиента является определенной диагностической мерой, которая, в отличие от говорения, не умеет врать. Те же проблемы с питанием, нервными тиками, сном, туалетом и т. д. у ребенка несомненно свидетельствуют об этом. Французский психоаналитик Жак Лакан в работе «Заметки о технике» отмечает:

Долгое время работая в школе-интернате, я могла наблюдать за телом наших маленьких учеников, которые в большинстве случаев имели задержку речевого развития. Тело — это то, с помощью чего мы могли строить коммуникацию и отношения. Часто я была свидетелем того, как ребенок уклонялся от руки, которая хочет погладить, потому что избегал «подзатыльника». Как невозможность выразить и символизировать агрессию выливалось в битье себя кулаками (аутоагрессия). Как ребенок с фиксацией на оральной стадии не высовывал изо рта шнурок или другие предметы. Как дети, у которых появились младшие брат или сестра, регрессировали до их возраста, начиная ползать и есть с помощью взрослого...

Поэтому в теле я вижу одновременно и символ, и территорию работы. Присутствие обоих на сессии — важное условие альянса, эффективного переноса и возможности проводить психотерапию. Иначе это может быть диагностика или консультирование родителей, в чем принципиальное отличие от психотерапии.

Но ответственность за принятые решения лежит именно на каждом из нас. Представление, что формат встречи для ребенка не имеет значения, — утопическое, так как никакой гаджет нам никогда не заменит человека...