Ящик Пандоры, или куда делось ядерное топливо после взрыва на ЧАЭС

«Делай, что можешь, с тем, что у тебя есть, и там, где находишься», Артур Эш — легенда мирового тенниса, афроамериканец, победивший в 33-х мировых турнирах

Кто хоть раз посетил Чернобыльскую зону отчуждения, тот не раз ловил себя на мысли, что где-то там, не так уж далеко от тебя, есть места, в которых скрывается невидимая смерть...

Страх – это нормальная реакция здорового человека. И единственная возможность с ним справиться – это познать его природу. Так было и со мной, когда я по велению долга начинал знакомиться с объектами инфраструктуры в зоне отчуждения в первые месяцы пребывания во главе уже не существующей госкорпорации Радон. И как тогда в мгновение ока вспомнилось и что такое альфа- и бета-частицы, и что такое гамма-излучение, и что такое поток нейтронов, источники возникновения всего этого, влияние на природу, на человека, на птиц и животных. Не секрет, что леса ЧЗО, учитывая, к сожалению, частичное ограничение вмешательства человека, стали естественным оазой с потрясающим разнообразием растений, животных и птиц. Нечего сказать, что сам не раз после работы, когда уже нужно ехать в Киев, но хочется переждать городские пробки, задерживался и ходил в лесу. Словами не передать, какие и какого размера там грибы, особенно белые. Но, к сожалению, на них можно только смотреть...

В одной из статей я упоминал бывшего первого заместителя главы Госагентства по управлению зоной отчуждения, с которым, как мне кажется, у нас был обоюдный интерес к решению сложных и запущенных проблем в ЧЗВ. Однажды он рассказал мне историю о грибах. Он, очевидно, так же, как и я в первое время пребывания в ЧЗВ обратил внимание на шедевральные белые грибы. И не удержался, чтобы их не срезать. Набрал приличный сверток, и, как человек не просто образован, а преподаватель в Университете им. Т. Г. Шевченко, направился в лабораторию, построенную за деньги Еврокомиссии на одном из предприятий в Чернобыле. После проведения анализа он получил полную картину маслом: в грибах содержатся радионуклиды.

Не секрет, что в результате аварии на ЧАЭС в значительной степени территория была поражена изотопами цезия (137Cs) и стронция (90Sr). Так вот, именно в грибах, растительности и деревьях аккумулировано наибольшее количество радиоактивного цезия. Для человека опасность попадания продуктов, содержащих этот радионуклид, в организм.

И в этой части своего рассказа мой старший коллега начинает делиться своими страданиями: с одной стороны – хочется приготовить и съесть такие шикарные на вид грибы, с другой – есть четкое понимание неотвратимого вреда для организма. И вы не поверите – у ученого победило желание съесть эти грибы. Да, он рассказывал, как сделал расчеты, учитывая вес своего тела, массу грибов, концентрацию радионуклидов, время вывода из организма и т. д. А также о том, как он долго их вываривал, множество раз меняя воду. И это всего лишь о грибах, а теперь представьте себе, насколько опаснее для человека радиоактивные отходы, и уж тем более отработанное ядерное топливо.

На момент аварии, по отчетам экспедиций Курчатовского института, в 4-м энергоблоке было 196 тонн ядерного топлива в активной зоне реактора и около 10 тонн — в непосредственной близости от энергоблока. В разных источниках цифры о второй части топлива отличаются, и я привожу их больше для понимания примерного количества. Ядерное топливо является сильнейшим источником радиоактивного излучения – это самое опасное для всего живого, созданного человеком за всю историю существования. После двух взрывов значительная часть этого топлива вылетела наружу. Но на ЧАЭС, как мантру, повторяют, что большинство топлива осталось внутри объекта «Укрытие» — так называемого бетонного саркофага, в который заключен 4-й энергоблок. Но отчеты экспедиций не нашли подтверждения. Количество лавовидного материала (ЛПМ) с усредненным содержанием продуктов послеаварийного ядерного топлива существенно меньше, чем хотелось бы всем нам. По другим данным, количество высокоактивного материала, которые солдатики-смертники собирали лопатами на крыше машинного зала и сбрасывали вниз, имело значительный объем. Не секрет, что дистанционно управляемые работы, копии которых сегодня можно увидеть в музее в Чернобыле, а оригиналы, которые невозможно дезактивировать — на ПЗРО «Буряковка», выходили из строя от заграничного уровня радиации. И это было не внутри взорвавшегося реактора, а на близлежащих крышах и территории.

Многие годы мировой общественности не дает покоя вопрос: если значительная часть аварийного ядерного топлива вылетела из реактора во время двух взрывов, то куда оно делось или точнее, где оно? Безопасно ли его пребывание? И т.д. и т.п.

Поглощая огромные объемы информации с отчетами и фотокопиями о тех событиях, я встретил, в том числе документы, которые публикую в этой статье.

Вблизи 4-го энергоблока было организовано несколько могильников. Могильник с самыми радиоактивными веществами занимал 5,4 га и назывался «Северный» и в дальнейшем он не мог там оставаться. Было принято решение о строительстве ПЗРУ «Подлесный» (поверхностного типа) и ПЗРУ «Буряковка» (траншейного типа). Ни о каких защищенных капитальных объектах даже и речи не было. Работы выполнялись силами личного состава в/ч 61 753. О чем были составлены отчетные документы. Один из них по своему содержанию мало интересен, а вот второй начинает давать представление о возможных объемах, как это в нем называют, высокоактивных отходов. Вблизи ЧАЭС могильник «Северный» был ликвидирован, а его содержание перевезено на Пункт захоронения радиоактивных отходов (ПЗРВ) «Подлесный» и на ПЗРВ «Буряковка».

Буквально через несколько месяцев после того, как я начал исполнять обязанности, мне принесли на подпись ежегодный публичный отчет, в котором представлена информация о всех объектах, в которых хранятся радиоактивные отходы с указанием уровня радиации по каждому из них. Конечно, я начал интересоваться происхождением цифр. В течение недели проводил встречи, знакомился с документами, и практически по всем объектам вопросы были сняты. Но по ПЗРО «Подлесный» вопросов стало только больше из-за выявленных проблем:

• проект хранилища не отвечает международным требованиям и рекомендациям по длительному хранению таких отходов;
• согласно имеющимся данным, в модуль А-1 было загружено 2650 м ³ высокоактивных твердых отходов (ВАО). В модуль Б-1 было загружено примерно 1310 м ³ РАО (частично в контейнерах). Кроме того, в каждый модуль поверх бетона было залито примерно 650 м ³ «грязной» смеси песка и гравия в дозе примерно 100 мкЗв/час;
• учитывая смесь бетона, песка и гравия, а также покрытые радиоактивные отходы, общий объем радиоактивного материала ПЗРУ «Подлесный» составляет до 11 000 м ³ ;
• данные о радиационных характеристиках отходов в ПЗРО «Подлесный» достаточно неопределенны, поскольку нет никаких подробных сведений о методах, которые использовались для получения оценок. Самая реалистичная оценка, основанная на результатах исследования, указывает на 2,6•10 ^{1 5} Бк;
• нет полной информации о состоянии радиоактивных отходов и конструкции хранилища;
• не принято решение о дальнейших работах по обеспечению безопасности хранения таких отходов;
• фактически нет активного и пассивного оборудования системы физической защиты объекта, находящейся за документами.

В результате я подписал отчет, адже руководство тиснуло, но вместо цифр напротив ПЗРО «Подлесный» поставил «ДСК» — для служебного пользования. Плохо это или хорошо, рассудит время. И с того момента, чувствуя ответственность за это ДСК, я начал глубоко изучать этот объект.

Оказывается, в рамках предоставления так называемой международной технической помощи иностранными специалистами уже проводились работы по поиску остатков послеаварийного ядерного топлива. На эти работы Еврокомиссия выделила значительные средства. И в этих отчетах, в их результативной части, черным по белому написано, что в ПЗРО «Подлесный» хранятся лавовидные материалы, аналогичные оставшимся внутри 4-го энергоблока в результате аварии. И для определения их количества и состояния (наличия или отсутствия реакций разделения ядерных материалов, температуры и т.п.) необходимо проводить инвазивные исследования.

Инвазивные исследования в этом контексте – это бурение скважин через верхний и боковой защитные слои с целью изучения содержания полученных кернов и проведения исследований скважин специализированными приборами, способными определять направление и интенсивность потоков нейтронов (как писал ранее, именно поток нейтронов является доказательством наличия ядерных материалов).

Ни один проект международной технической помощи в области радиоактивных отходов в Украине иностранцы сами не делают. Иностранные компании получают средства от Еврокомиссии и эти компании нанимают исполнителей, в том числе среди сотрудников предприятий в зоне отчуждения. И двух таких сотрудников, проводивших исследование «Подлесного», мне удалось определить. Позже они стали главными идеологами и исполнителями при проведении инвазивного обследования. Была собрана, на волонтерских началах, группа специалистов из разных предприятий зоны отчуждения, в том числе были волонтеры от ЧАЭС — бригада бурильщиков, выполнявшая работы на объекте «Укрытие», по простому сверлили бетон, чтобы получить доступ к помещениям. го энергоблока. Это были специалисты с многолетним опытом, увидев искренний энтузиазм в вопросе поиска послеаварийного ядерного топлива за пределами ЧАЭС, стали моими преданными союзниками. Они разработали программу исследований, подписали огромную кучу регламентных инструкций и других документов. Мы даже нашли небюджетные деньги на покрытие расходов на материалы (буры и т.п.). Но Госинспекция ядерного регулирования наотрез отказывалась даже рассматривать наш пакет документов. Не буду перечислять, сколько раз обивал пороги этого ведомства. И однажды однажды привел там такое сравнение: представьте, что у вас на заднем дворе дома свалили нечистоты и другой яд. И прикрыли газетками и присыпали песочком.

В общем, и в этот раз помогли люди из МАГАТЭ. Во время одного из формальных визитов я попросил о встрече с функционерами МАГАТЭ, курирующими ЧЗВ, без протокола. На встрече были представлены как исторические документы, так и результаты исследований за счет Еврокомиссии, а также наши предложения по технологии дальнейшего обследования «Подлесного». Все эти аргументы, настойчивость и энтузиазм нашей стороны принесли положительный результат. Мы получили гарантию поддержки со стороны сильного и авторитетного партнера. Так, особенно чувствительным был вопрос выполнения Украиной обязательств по учету ядерных материалов. Мы обсудили это. Мы аргументировали, что для выполнения этой нормы мы проводим эти исследования. Мне задали еще два вопроса: почему раньше никто из Украины не поднимал эту тему, и что мы будем делать после получения результатов обследования? Я уклонился от прямого ответа на первый вопрос, пусть это останется за столом переговоров в Вене, а вот ответ на второй вопрос заслуживает внимания. По тону разговора, после изучения всех материалов, а на встрече были как административные руководители, так и технические эксперты МАГАТЭ, было понятно, что в наличии ядерных материалов в «Подлесном» никто не сомневается. И всех интересовали ответы на вопрос, сколько их там: масса, состав, активность.

В Европе погребение ядерных материалов допускается только в глубоких геологических формациях в специальных геологических хранилищах. Но таковых в Европе нет ни одного. И все страны обязаны длительно хранить ядерные материалы в особых условиях в особых хранилищах. О том, как чиновники в Украине вяло создают видимость, что занимаются будущим проектом такого хранилища – тема отдельной статьи. Но, по моему убеждению, такого объекта в Украине не будет никогда. Чтобы понять масштабы и необходимый бюджет, достаточно один раз побывать в экспериментальной лаборатории такого геологического хранилища во Франции, которая в дальнейшем продвинулась в этом вопросе. И понятно почему — все-таки 63 действующих энергоблока...

На таком уровне переговорах, как у МАГАТЭ, приходится особенно тщательно подбирать слова и взвешивать каждое мнение. Но я решился и сказал буквально следующее: всем миром, в том числе за деньги Украины, строили новый безопасный конфайнмент (в народе — Арка над 4-м энергоблоком), потратили более 2 млрд евро, чтобы накрыть скрытые под многометровым слоем бетона расплавленные графит и ядерное топливо 4-го энергоблока И решили, что если всем и повсюду повторять, что большинство топлива никуда не делось, а находится внутри взорвавшегося реактора, то это топливо каким-то чудом именно там материализуется. Все 196 тонн с хвостиком. И про «рыжий лес» забудут, который меньше чем за сутки высох, и о многом другом. И процитировал моего любимого Михаила Афанасьевича: «...запомните: рукописи не горят». В завершение своего выступления я сказал, что сначала нужно максимально точно узнать, в каком количестве и какой активности ядерные материалы хранятся в «Подлесном», затем мы должны обеспечить физзащиту объекта (там нет даже целого забора, скважины наблюдения за грунтовыми водами нуждаются в реконструкции, а к реке Припяти менее 300 метров) в соответствии с требованиями как к ядерной установке, так и ввести охрану объекта силами Нацгвардии, как это делают на ЧАЭС. И потом со всеми полученными материалами и выводами провести встречу в МАГАТЭ, где совместно принять решение о дальнейшем обращении с этим объектом.

После этой встречи в МАГАТЭ Госинспекция ядерного регулирования согласовала программу исследований (не сразу конечно, а с десятками замечаний, короче крови попили, чиновники без этого не могут). Но нам разрешили работать только с блоком А-1. По историческим данным, туда свозили сыпучие, т.е. контернированные отходы из могильника «Северный», а вот контейнеры с высокоактивным содержимым, 25 из которых, судя по данным в историческом документе, имели активность от 300 до 500 рентген/час, 16 шт. - от 500 до 800 рентген/час и 8 шт. - Более 800 рентген/час - в модуль Б-1, к которому нам запретили даже подходить.

Один из очевидцев того времени, когда перевозили могильник «Северный» на ПЗРУ «Подлесный», говорил, что на военных приборах, которыми производились измерения, 800 рентген/час — было максимальным значением...

Не буду утомлять подробностями того, как проходили исследования и сколько это продолжалось, ведь Люди работали по так называемым доснарядам, то есть в условиях возможного получения повышенной дозы радиоактивного облучения. Были соблюдены все нормы радиационной безопасности, использованы средства индивидуальной защиты, сеансы работы были тщательно рассчитаны, контролировался аэрозоль над местом проведения работ, керны размещались на хранение в отдельном персонале помещении и т.д. Во время одного из «имиджевых» визитов руководства Госинспекции ядерного регулирования в ЧСО мне удалось уговорить их посетить «Подлесный», чтобы они могли лично убедиться в неукоснительном выполнении норм и правил, а также соответствия работ утвержденной программе. И тут случился курьезный случай. В составе делегации от Госинспекции ядерного регулирования была инспектор, особенно упорно принимавший у меня экзамен по радиационной и ядерной безопасности. Так вот, эта инспектор, несмотря на средства индивидуальной защиты, показания приборов сопровождающих дозиметристов и личный пример руководства ДИЯРУ, не сделала и шага внутрь модуля А-1, где на тот момент были сделаны все 16 вертикальных скважины. Оказалось, что инспектор ДИЯРУ панически боится радиации и страдает радиофобией.

Для желающих ознакомиться со всеми деталями исследований как наших коллег из-за границы, так и сводной команды ЧЗО я готов предоставить копии отчетов. Там есть и фотографии актуального состояния объекта, и керны, и скамейки, и датчики нейтронов, и расчеты и т.д.). Это открытые документы. Увидев это и сравнив с Аркой, выводы сделаете сами и поймете мое метафорическое сравнение с нечистотами, накрытыми газеткой и присыпанным песочком... Но, забегая вперед, скажу, что в модуле А-1, в котором мы не рассчитывали обнаружить ядерные материалы , да и ДИЯРУ, когда согласовывали нам программу исследований, были в этом уверены, обнаружены 1,6 тонн ядерного топлива (урана)... Отчет мы направили с сопроводительным письмом и предложениями в ДИЯРУ, ДАЗВ, Минприроды, МАГАТЭ и СБУ. Это было два года тому назад. С тех пор к объекту никто не прикасался. О нем снова пытаются забыть.

Но «рукописи не горят»...